Здесь наличествует ТРОЙНАЯ интрига: я, как киноман и почитатель нашего ОМКФ, отправилась всё же на выставку, поскольку зрелище нашей «Красной дорожки» для меня убийственное (ужасающе-удручающее). Хотя-хотя, мой бэйдж на фестиваль меня прям-таки умилил: такой я была во времена первых съёмок у Киры Муратовой: нежной и милой. Значит, организаторы продолжают меня такой воспринимать? О?!

На открытие зрители-таки пришли, в основном пожилые дамы. «Дамы» - поскольку их речь, лексикон выдавала их. Среди них оказалась и вдова художника.

Третье, - необычайная привязанность галериста Дмитрия Банникова к наивному искусству.

Александр Щербаков оказался в своё время ВЛИЯТЕЛЬНЫМ журналистом, возглавлявшим отдел (целый отдел был!) культуры газеты «Знамя коммунизма» с 1946(!!) года по 1974! Его тексты ценили, его боялись: ЧТО он там напишет? Он громил нон-конформистов как погань! Он любил прекрасное! И воспевал это самое прекрасное! (см учебник по марксистско-ленинской эстетике). Он дружил с «правильными» художниками.

Александр Щербаков воевал, участник ВОВ, сохранилась фотография его в полушубке с "калашниковым" в руках. В 1974 году журналист ушёл на пенсию и… принялся сам рисовать, нет, извините, писать живопись.

Как-то незаметно подобралась «Гласность и Перестройка» и Щербаков прозрел! И живопись его стала не строго соцреалистическая, но эдакая… разная, вторичная и беспредельно наивная. Наивная-наивная. Там и любовь к балету, причём, судя по пачкам к «Жизели», акт второй; Валентину Серову; даже к чему-то иконописному a la Георгий Победонесец.

Во всём этом любопытна сама биография творца: жить столь долго (94 года), чтоб пережить время сортировок на «правильное» и «неправильное» искусство, быть гонителем и воспевателем в одном лице, чтоб в конце концов самому испытать силы в том деле, которое он знал ТЕОРЕТИЧНО.

А дамы – вдова и её подруги всё обсуждали «веления души», тягу к прекрасному и способам её (тягу) передать на холсте.